Том 4. Белая гвардия, Дни Турбиных - Страница 186

К оглавлению

186

Николка. Все равно. Если даже Император мертв, да здравствует Император. Ура!

Студзинский, Шервинский, Мышлаевский, Лариосик. Ура!

Елена. Господа! Ради Бога!

Николка. Гимн! (Поет.) Боже, царя храни!..

...

Мышлаевский, Лариосик, Николка, Студзинский, Шервинский поют.



Сильный, державный,
Царствуй на…

Алексей, Елена. Господа, что вы! Не нужно это.

...

Свет гаснет.



КАРТИНА 4-Я
...

Появляется квартира Василисы. Василиса и Ванда в ужасе просыпаются на постели.


Василиса. Что ж это такое делается? Два часа ночи. Я жаловаться, наконец, буду. Я им от квартиры откажу.

Ванда. Это какие-то разбойники. Вася, постой, ты слышишь, что они поют?

Василиса. Боже мой! (Замерли. Из квартиры Турбиных глухое пение. «Царь православный… Боже, царя храни».) Нет, они душевнобольные! Ведь они нас под такую беду подвести могут, что не расхлебаешь потом. Все слышно, все! Слышно! (Глухой крик «Ура». Стихает.)

Ванда. Вася, завтра нужно с ними решительно поговорить.

Василиса. Какие-то бандиты, честное слово.

...

Свет гаснет.



КАРТИНА 5-Я
...

Появляется квартира Турбиных. Лариосик спит, положив голову на стол.


Мышлаевский (плачет). Алешка, разве это народ? Ведь сукины дети. Профессиональный союз цареубийц… Петр Третий… Ну, что он им сделал?.. Что? Орут — войны не надо. Отлично… Он же прекратил войну. И кто? Собственный дворянин царя по морде бутылкой, хлоп! Где царь? Нет царя. Павла Петровича князь портсигаром по уху…

Елена. Господа, уложите его, ради Бога.

Алексей. Эх, недоглядел я.

Мышлаевский. А этот… забыл, как его… с бакенбардами, симпатичный, дай, думает, мужикам приятное сделаю — освобожу их, чертей полосатых. Так его бомбой за это… Пороть их надо, негодяев. Алешка, ох, мне что-то плохо, братцы.

Елена. Ему плохо.

Николка. Капитану плохо.

Алексей. Черт возьми, недоглядел. Господа, поднимайте его. В ванну. (Студзинский, Николка и Алексей поднимают Мышлаевского и выносят.) Николка, нашатырный спирт приготовь.

Елена. Боже мой, Боже мой… Я пойду, посмотрю, что с ним.

Шервинский (загородив дорогу). Не надо, Лена. Он придет в себя.

Елена. А Лариосик-то. Боже, и этот. Кошмар. Лариосик!

Шервинский. Что вы, что вы, не будите его. Он проспится, и все.

Елена. Я сама из-за вас напилась. Боже, ноги не ходят.

Шервинский. Сюда, сюда. Можно мне сесть рядом?

Елена. Садитесь… Чем все это кончится, Шервинский? А? Я видела дурной сон. Вообще, кругом, за последнее время все хуже и хуже.

Шервинский. Елена Васильевна — все будет благополучно. А снам не верьте. Какой вы сон видели?

Елена. Нет, нет… Мой сон вещий… Будто мы все ехали на корабле в Америку и сидим в трюме, и вот шторм. Ветер воет, холодно, холодно. Волны. А мы в трюме. Волны к нам плещут, подбираются к самым ногам — а мы в трюме… Влезаем на какие-то нары. А вода все выше и выше… и, главное, крысы. Омерзительные, быстрые такие, огромные, и лезут прямо по чулкам. Бр… Царапаются, так… До того страшно, что я проснулась.

Шервинский. А вы знаете что, Елена Васильевна, он не вернется.

Елена. Кто?

Шервинский. Ваш муж.

Елена. Леонид Юрьевич — это нахальство. Какое вам дело? Вернется, не вернется.

Шервинский. Мне-то большое дело. Я вас люблю.

Елена. Ну, и любите про себя.

Шервинский. Не хочу, мне надоело.

Елена. Постойте, постойте. Почему вы заговорили о моем муже, когда я сказала про крыс?

Шервинский. Потому что он на крысу похож.

Елена. Какая вы свинья, все-таки, Леонид. Во-первых — вовсе не похож.

Шервинский. Как две капли. В пенсне, носик острый.

Елена. Очень, очень красиво. Про отсутствующего человека гадости говорить, да еще его жене.

Шервинский. Какая вы ему жена?

Елена. То есть как?

Шервинский. Вы посмотрите на себя в зеркало. Вы — красивая, умная, как говорится — интеллектуально развитая. Вообще, женщина на ять. Аккомпанируете прекрасно… А он, рядом с вами — вешалка, карьерист, штабной момент.

Елена. За глаза-то, — отлично! (Зажимает ему рот.)

Шервинский. Да я ему это в глаза скажу. Давно хотел… Скажу и вызову на дуэль. Вы с ним несчастливы.

Елена. С кем же я буду счастлива?

Шервинский. Со мной.

Елена. Вы не годитесь.

Шервинский. Почему это я не гожусь? Ого…

Елена. Что в вас есть хорошего?

Шервинский. Да вы всмотритесь.

Елена. Ну, побрякушки адъютантские. Смазлив, как херувим, и больше ничего. И голос…

Шервинский. Так я и знал. Что за несчастье. Все твердят одно и то же: Шервинский — адъютант, Шервинский — певец, то, другое… А что у Шервинского есть душа — этого никто не замечает. Никто. И живет Шервинский как бездомная собака. Без всякого участия. И не к кому ему на грудь голову склонить!

Елена (отталкивает его голову). Вот гнусный ловелас. Мне известны ваши похождения, — всем одно и то же говорите. И этой вашей длинной, фу… Губы накрашенные…

Шервинский. Она не длинная — это меццо-сопрано, Елена Васильевна. Ей-богу, ничего подобного я ей не говорил и не скажу. Нехорошо с вашей стороны, Лена, как нехорошо с твоей стороны.

186