Студзинский. Тише.
Лариосик. Да, корабль. Пока его не прибило в эту гавань с кремовыми шторами, к людям, которые мне так понравились. Впрочем, и у них я застал драму. Василис… Василий Иванович, я сервиз куплю вам, честное слово…
Ванда. Да уж…
Василиса. Да уж пожалуйста… А то совершенно обездолили. На блюдечках едим.
Лариосик. Впрочем, не стоит вспоминать о печалях. Время повернулось. Вот сгинул Петлюра… Мы живы и здоровы. Все снова вместе. И даже больше того. Вот Елена Васильевна… она тоже много перенесла и заслуживает счастья, потому что она замечательная женщина.
Мышлаевский. Правильно, товарищи! (Выпивает рюмку водки.)
Лариосик. И мне хочется ей сказать словами писателя: «Мы отдохнем, мы отдохнем»…
...
За сценой глухой и грузный пушечный удар. За ним другие — девять.
Мышлаевский. Так! Отдохнули! Пять, шесть, девять.
Ванда. Боже мой, опять начинается! Вася, нужно домой.
Елена. Неужели бой опять?
Шервинский. Спокойствие. Знаете что? Это салют.
Мышлаевский. Совершенно верно. Шестидюймовая батарея салютует!
Николка. Поздравляю вас, в радости дождамшись. Они пришедши, товарищи!
Мышлаевский. Ну что же? Не будем им мешать. Тащите карточки, господа. Кто во что, а мы в винт. Буду у тебя, Лена, сидеть сорок дней и сорок ночей, пока там все придет в норму. А засим поступлю в Продовольственную Управу. Василий Иванович, не угодно ли робберок? А?
Василиса. Покорнейше благодарим. Уж я и не знаю. Домой бы.
Мышлаевский. Успеем. Прошу…
Ванда. Вася по крупной не играет…
Мышлаевский. Помилуйте, мы по маленькой… У меня пиковая девятка. Ларион, бери!
Лариосик. У меня, конечно, тоже пики.
Мышлаевский. Сердца наши разбиты. Ничего. Не унывай. Прошу, капитан. Черт. У всех пики. Николка, выходи!
...
Николка выходит и зажигает елку, потом берет гитару.
Мышлаевский. Вот здорово… Черт, уютно.
Николка. Как в казарме.
Мышлаевский. Прошу без острот!
Лариосик. Огни… огни…
Студзинский. Сыграйте, Никол, вашу юнкерскую на прощание.
...
За карточным столом усаживаются Студзинский, Мышлаевский, Лариосик и Василиса.
Мышлаевский. Только не громко, а то влетит вам по шапке за юнкерские песни. (Тасует карты.)
Николка (напевает). Вставай, там-там, тата там та…
Мышлаевский. Вставай! Только что уютно уселся и опять вставай! Нет, уж я не встану, дорогие товарищи, как я уже имел честь доложить. Меня теперь клещами отдирай! (Сдает.)
Елена. Николка, спой «Съемки».
Николка (Поет, выходя с гитарой к рампе.)
...
Прощайте, граждане,
Прощайте, гражданки,
Съемки закончились у нас…
Гей, песнь моя, любимая…
Буль-буль бутылочка
Казенного вина..
За сценой начинается неясная оркестровая музыка. Оркестровая музыка за сценой странно сливается с Николкиной гитарой.
Елена. Идут, Леонид, идут. (Убегает с Шервинским к окну.)
...
Василиса вскакивает. Ванда тоже вскакивает. За ломберным столом подпевают Николке.
Николка.
Уходят и поют,
Юнкера гвардейской школы,
Их трубы и литавры,
Тарелки звенят…
Граждане и гражданки
Взором отчаянным
Вслед юнкерам
Уходящим глядят…
Лариосик. Господа, слышите, идут! Вы знаете — этот вечер — великий пролог к новой исторической пьесе…
Мышлаевский. Но нет, для кого пролог, а для меня — эпилог. Товарищи зрители, белой гвардии — конец. Беспартийный штабс-капитан Мышлаевский сходит со сцены. У меня пики.
...
Сцена внезапно гаснет. Остается лишь освещенный Николка у рампы.
Николка.
...
Бескозырки тонные
Сапоги фасонные…
...
Гаснет и исчезает.
...Занавес
Конец
Не стоило бы и вспоминать статьи тех лет, мало ли вздорного писалось в то время, если бы некоторые из этих мыслей вдруг неожиданно в обновленной форме не появлялись вновь. Чем, например, отличаются мысли В. Лакшина от только что процитированных? «И не жаль ей семейного сервиза… ничего не жаль, если жизнь покатилась неведомо куда, и все трын-трава стало, и запахло в воздухе неслыханными потрясениями и бедой». «И мечты Турбиных о покое… Это где-то почти рядом с обывательщиной». «В устах Лариосика… дорогие Турбиным мысли звучат уже как пародии» и т. п. В. Лакшин отделяет Булгакова от героев романа. Это хорошо, но зачем же искажать при этом авторскую позицию? В. Лакшин увидел идиллию там, где ее нет, — в описании дома Турбиных, увидел, «беззлобную насмешку», «смешную фразу» там, где все очень серьезно и очень грустно. Фраза Лариосика, которая критику показалась смешной, передает стремление булгаковских героев к покою, невмешательству, нейтрализму. И это — положительное стремление представителей тогдашней интеллигенции, вставшей таким образом накануне перехода на сторону народной власти. В. Лакшин не понял сути образа Лариосика — в смешном, чудаковатом «кузене из Житомира» Булгаков разглядел глубокого, умного, серьезного человека, не понял, что внутреннее и внешнее не всегда совпадают. Комическое здесь только форма трагического.